Все разделы
| Состояние | Хорошее |
| видно на фото | |
| Автор | М.Е.Салтыков-Щедрин |
| Издательство | Мастацкая Лiтаратура |
| Год издания | 1981 |
| Страниц | 287 |
| Переплет | Мягкая обложка |
| Формат | 84х108/32 (130х205 мм, стандартный) |
Здравствуйте, спасибо за внимание к моему лоту.
Выход покупателя на связь и выкуп лота в течении 7 календарных дней.
Возможно отправка службой доставки (европочта и др) при покупке на сумму более 30 руб.
Смотрите другие мои лоты, все покупки отправлю в одной посылке ( сколько влезет в самую большую коробку или пластиковый пакет ) - сэкономите на доставке, при покупке нескольких лотов цена за доставку + стоимость пакета или коробки + тариф почты.
Дополнительные вопросы уточняйте в "Комментариях".
«История одного города» – язвительное, полное иронии произведение, в котором под видом «летописи» вымышленного города Глупова автор беспощадно обличает типичные пороки российского общества – глупость, самодурство и взяточничество власть имущих, казнокрадство и низкопоклонничество чиновников, лень, необразованность и мракобесие. К сожалению, приходится признать, что гомерически смешная и жестокая фантасмагория Салтыкова-Щедрина не утратила актуальности и в наши дни.
Эта антиутопия по сути своей является переписанной историей Российской империи XVIII-XIX вв. В романе ведется рассказ об истории города Глупова, в котором за небольшой срок сменился 21 градоначальник. Прослеживается жесткая сатира на таких видных деятелей истории как Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Павел I, Александр I, Сперанский, Аракчеев и других.
Содержание:
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. История одного города (роман), стр. 3-194
Сказки
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил (сказка), стр. 197-204
Замечательный образец сатиры, острой, злой, а значит и довольно смешной.По сюжетцу пара генералов попадает каким-то образом на некий остров где практически умирают с голоду, ибо не могут даже сами себя прокормить. Выход один — найти мужика, который привыкши работать все сделает, ему только приказать надо. Конечно же, мужика находят и тот все делает.Салтыков-Щедрин метко осмеивает существующий порядок вещей и размежевания общества, которое так и не изменилось за полтора столетия. Просто чуть изменились «должности» и понятия о комфорте, необходимые для существования «элиты». В наше время Енералы бы просили джакузи, вай-фай, бассейн с подогреваемой морской водой, водный матрасы, пуховые одеяла, шезлонги и прочее. Думаю, мужик бы и тут выкрутился и нашел бы все. На то он и мужик.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Дикий помещик (сказка), стр. 204-211
Как-то один помещик задумал у бога просить, чтобы весь мужик в царстве пропал, потому как слишком много его развелось. И все бы ничего, да только оказалось, что без мужика и еда сама не готовится, и мыши не боятся, да и «казначейство без податей и повинностей, а тем паче без винной и соляной регалий, существовать не может». Так и одичал барин. Благо, мужика в стране много, есть, где изловить, да и водворить обратно.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Премудрый пискарь (сказка), стр. 211-216
Сказ про пескаря, который внимал завету отца, нажил ума палату, до старости лет дожил, да только сам себя перехитрил: сам не заметил, как помер. Ни детей не оставил, ни памяти о себе, да при том еще и мудрым не прослыл.Замечательная аллегория на тему того, как «житейские мудрости» да «правды-матки» оказывают губительное воздействие на человеческую личность.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Самоотверженный заяц (сказка), стр. 216-221
Заяц попадает волку в лапы. Тот обещает отпустить косого к невесте, при условии, что заяц пообещает вернуться, и тогда волк его, быть может, ха-ха, помилует. Зайка, конечно, возвращается, авось помилуют и впрямь.В этой сказке Салтыков-Щедрин исследует феномен рабской психологии. Читатель недоумевает, глядя на совершенно абсурдные действия косого. Интересно, как недоумевал писатель, глядя на покорность своих сограждан, смиренно претерпевающих самодурство властей.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Медведь на воеводстве (сказка), стр. 221-231
Сказка повествует о том, как Лев, наущаемый Ослом, своих воевод Топтыгина 1-го, 2-го и 3-го править отправлял, и том, каких следует бояться злодейств, больших или малых.Первые два воеводы терпят крах: кто мелкими делами себя зарекомендовал, потерял карьеру, кто слишком рьяно взялся за дело — голову. Топтыгин 3-й учится на ошибках своих предшественников и не совершает никаких злодейств, понимая теорию «неблагополучного благополучия»: главное «позволять, не мешать!», — ничего и не изменится. Однако же и за ним приходят в день оный мужики-лукаши.Под видом Льва Салтыков-Щедрин изобразил Александра III, реальные прототипы были и у других персонажей сказки.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Орёл-меценат (сказка), стр. 231-239
Задумал раз Орел дворню собрать, чтоб жить, как помещики в старину. Сказано — сделано. Ан тут нашептали ему, что неплохо было бы завести науки и искусства. Вот и профукали золотой век. И хоть худо в хозяйстве стало (наука тому виною), а все же воронам-«мужикам» просвещение впрок пошло: «Увидев, что они остались без призора, воро́ны вдруг спохватились: «А что бишь на этот счет в азбуке-копейке сказано?» И не успели порядком припомнить, как тут же инстинктивно снялись всем стадом с места и полетели.»Есть тут, где автору развернуться, проходится он и по бюрократическому аппарату, и по прессе, и по историографии, и по глашатаям царизма. Такая вот сказка «для детей изрядного возраста», которая повествует о том, зачем абсолютная монархия занимается просвещением, какая ей от того польза и какой вред бывает.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Карась-идеалист (сказка), стр. 239-250
Поучительная история о том, как карась, рыба кроткая, задумал всеобщее рыбье братство установить, мало того, еще и щук пацифизму обучить. И как ни пытался ерш, рыба, «уже тронутая скептицизмом и притом колючая», друга переубедить, да только безграничная вера в добродетель все затмила. Что из этого вышло, читатель узнает из окончания сего рассказа.При всей очевидной симпатии к самоотверженному карасю и его гуманистическим социалистическим идеям (без любви к своему герою, разве вложил бы автор в рыбьи уста эту замечательную фразу: «История — это повесть освобождения, это рассказ о торжестве добра и разума над злом и безумием.»?), писатель, тем не менее, указывает читателю на некоторые недостатки метода непротивления и вообще витания в облаках.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Верный Трезор (сказка), стр. 250-256
Рассказ о сторожевом псе Трезоре, который гордо носил свою цепь «как масонский знак» и охранял лабаз купца Воротилова. Вся жизнь его состояла в служении, да в том, как бы преемника найти. И хоть верой и правдой заслужил Трезор себе место на кухне, да только и его жизни лишили, когда совсем запаршивел.Внимательный читатель, однако, подметит, что рассказ посвящен не то, чтобы цепному псу, а скорее образ этот собирательный. Сколько-то еще Воротиловых и их цепных псов суждено встретить читателю на своем пути?
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Соседи (сказка), стр. 245-254
Живут рядом соседи, оба Ивана, да только один Богатый, а второй Бедный, первый филантроп, а второй — производитель ценностей. Решил Богатый помочь первому. Обратился к Набольшему (царю-батюшке), чтобы создал тот равные экономические возможности, так сказать, чтобы «с него рекрут — и с меня рекрут, с него подвода — и с меня подвода, с его десятины грош — и с моей десятины грош. А души чтобы и его, и моя от акциза одинаково свободны были!» А дела все не идут у Бедного, еще больше он беднеет. Решил он тогда учредить Общество Доброхотной Копейки, и снова только горше Бедному Ивану. К счастью, объяснил благодетелю Простофиля («умен, как поп Семен»), что социальное неравенство все в «в планту́ так значится», а следовательно — ничего и не поделаешь.Сатира на филантропию богачей, религиозное оправдание социальной дифференциации, а также на мечты о равных экономических возможностях, неосуществимых в условиях изначального жесткого неравенства.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Здравомысленный заяц (сказка), стр. 263-270
Задумался как-то заяц над тем, почему его все едят, а так как здравомысленным был, то и пришел к выводу, что такая уж доля заячья, ибо всякому «зверю свое житье предоставлено. Волку — волчье, льву — львиное, зайцу — заячье.» Однако же и без улучшений никак нельзя. Пришел он таким манером к теории об умеренности, чтобы господа волки с зайцами закон установили, и сверх меры их не рвали. Но не успел свою мысль перед зайчихой развернуть, как попался в лапы лисе-кляузнице…О чем же автор писал, ведь тут в одном заячьем лице предстают перед нами другие сказочные знакомцы: и вяленая вобла, и самоотверженный заяц? Пусть лиса рассудит.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Либерал (сказка), стр. 270-275
В некоторой стране жил откровенный Либерал, который счастие общества составлял из трех факторов: свобода, обеспеченность и самодеятельность (похоже на программу тогдашних социал-демократов, социал-революционеров и анархистов, включающих в число факторов как минимум два: социализм и федерализм). Мечтал он претворить эти принципы в жизнь, однако на горло наступать никому не хотел, а так, действовать «по возможности». Жизнь, однако, поставила ему своим условием действовать «в пределах», а коли не получается так, то делать «хоть что-нибудь». А как и это не стало помогать, то присоветовали ему сведущие люди действовать «применительно к подлости».Вот так Либерал был откровенным, да потом и зубки потерял, и плюют ему теперь люди в лицо из-за угла, «применительно к подлости».
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Коняга (сказка), стр. 276-281
В данном рассказе автор воплощает тяжелую крестьянскую долю в образе мужицкого коня, который «с утра до вечера землю работает; зимой, вплоть до ростепели, «произведения» возит.»Салтыков-Щедрин деконструирует популярный поэтический миф, романтизирующий долю обычного труженика. Особенно примечателен в этом смысле образ широкого поля, который является одним из важнейших в рассказе: «Для всех поле раздолье, поэзия, простор; для Коняги оно — кабала. Поле давит его, отнимает у него последние силы и все-таки не признает себя сытым.» Этот протест писатель выражает также в образе Пустопляса, которого «в теплое стойло поставили, соломки мяконькой постелили, медовой сытой напоили и пшена ему в ясли засыпали». Пустопляс только и делает, что конягой восхищается, в то время как осознать тяжесть его жизни не способен.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Кисель (сказка), стр. 281-282
Сказка-шутка, кисель пьют господа, а он и рад, свиньям кинут — он и роптать не станет. Тяжела киселья доля. А господа, поди, кисель-то зря свиньям выставили, про запас ничего не оставили…Такая вот шутка, только не очень веселая, если приглядеться.
отзывы из интернета:Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Путём-дорогою (Разговор) (сказка), стр. 282-286
Возвращаются мужики-каменщики из Москвы домой на сенокосное время. И рассуждают о том, где Правду сыскать. И хотя Салтыков-Щедрин представляет Правду тут в виде некоего эфемерного образа («один молодой барин в Москве сказал, будто она на дне колодца сидит спрятана»), с другой стороны, страдания мужиков вполне конкретны, будь-то непомерные подати или приставания волостного старшины к жене одного из героев и тяжесть жизни крестьянской женщины вообще («Нам худо, а бабам нашим еще того хуже. Мы, по крайности, в Москву сходим, на свет поглядим, а баба — куда она пойдет? Словно к тюрьме прикованная. Ноги и руки за лето иссекутся; лицо словно голенище черное сделается, и на человека-то не похоже. И всякий-то норовит ее обидеть да обозвать»). ( все краткие аннотации fantlab-kovalenko910)
Во всём уникальном явлении, именуемом «русская классическая литература девятнадцатого века» трудно, наверное, выделить вершину заведомо более величественную, чем все остальные. Но мне кажется, что Салтыков-Щедрин и Гоголь могут быть, в определенном смысле обособлены, благодаря их языковому своеобразию. Но если Гоголь – это очевидная поэзия в прозе, то через язык Салтыкова приходиться пробираться с некоторым трудом. (К слову, «История одного города» явно перекликается с «Ревизором».) Детали его составляют и неологизмы, и просто крайне малоупотребительные слова, вроде «нестомчивости» лошадей, и чудовищно гротескные образы (далекие от поэзии), и мнимое простодушие, и непривычные синтаксические конструкции. Но общее впечатление трудно выразить словами. В результате перед читателем «Истории одного города» развертывается мир более фантасмагорический, чем в новеллах Э.Т.А. Гофмана (сюжет об «органчике» совершенно гофмановский), более химерический, чем, скажем, в «Улитке на склоне» Стругацких. Вместе с тем, этот мир, конечно, узнаваем в своей абсолютной «русскости», что усиливает сюрреалистическое впечатление от текста. Современный читатель, наверное, не всегда может проследить прямые аналогии между персонажами «Истории» и реальными историческими лицами. История города Глупова, представляет собой, на мой взгляд, исследование некоторых глубинных (и нелицеприятных) особенностей национального характера в той же степени, что и современного Салтыкову социального устройства. Мрачная и абсурдная глуповская атмосфера освещается иногда пассажами, которые можно, пожалуй, счесть даже комедийными (вроде «Известия о Двоекурове»). А временами саркастическая язвительность автора просто невероятна. Кажется, ТАК могли писать только классики. Видение употребления в пищу фаршированной головы градоначальника Прыща достойно добротного ночного кошмара. Или, к примеру, такая меланхолически антиномичная фраза, относящаяся к Угрюм-Бурчееву: «Кто знает, быть может, пустыня и представляет в его глазах именно ту обстановку, которая изображает собой идеал человеческого общежития?»(fantlab-terrry)
О, это уникальная книга! Знаменитый сатирик предлагает читателю погрузиться в фантасмагорический, иногда совершенно абсурдный и даже сюрреалистический мир провинциального города с говорящим названием — Глупов. Что ж, погружение удалось. Нырнул с ожиданием чего-то неординарного. И, что бывает редко, ожидания полностью оправдались.Конечно, если получше знать матчасть, то есть историю России того периода, который описан в романе, можно гораздо лучше понимать всю остроту сатиры, коей напичкано произведение. Впрочем, и без матчасти роман оставляет сильное впечатление.Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — автор описывает русскую ментальность. И пусть основными действующими лицами романа являются градоначальники Глупова, без «обывателей», иначе говоря, жителей города, история была бы однобокой, неполной, бессмысленной. Градоначальники и обыватели — симбиоз, инь и янь, две сущности, невозможные друг без друга.Что же мы видим, когда знакомимся с историей Глупова? Прежде всего, многообразие жизни и одновременно — архетипические образы, знакомые нам с детства. У каждого из градоначальников обязательно найдётся прототип в прошлом и «подражатель» в настоящем. Также мы видим поразительные по размаху бессмысленные имитации бурной деятельности, которыми, будто специально обращаясь за инструкциями к роману, не брезгуют и нынешние градоначальники и чиновники рангом повыше. В некоторых моментах сатира становится зловещей, а текст словно напоминает пророчество.Знакомство с историей злосчастного Глупова оказалось увлекательным. Во многом благодаря удивительному языку. Салтыков-Щедрин показал себя прекрасным стилистом и мастером слова. Его архаический, почти летописный слог лишь усиливает сатирический эффект и придаёт роману вполне определённое очарование. Кроме того, роман пестрит крылатыми фразами. Многие из них давно известны и вошли в классику афоризмов.(fantlab-paganist)
|
|
Распродажа личной библиотеки.Состояние книг оценивайте по фото.Все вопросы до ставок, ставки не отменяю.Выход на связь и выкуп лота в течении 7 календарных дней. Наложенным платежом не отправляю.Стоимость пересылки по тарифам Белпочты.
Похожие лоты
