Все разделы
| Состояние | Отличное |
| Автор | Под редакцией Е.А. Данилиной. |
| Издательство | Москва, Тровант |
| Год издания | 2012 |
| Страниц | 320 |
| Переплет | Твердый переплет |
| Формат | 60х84/32 (100х140 мм, карманный) |
| ISBN | 978-5-89513-297-5 |
Тираж 50 экземпляров.
В троицком издательстве "Тровант" под новый год вышла в свет книга "Сказ Степана Данилина". Символическим тиражом в 50 экз. Издание осуществлено за счет потомков самобытного самарско-самаркандского сказителя. Ясное дело, что никакие соросы-моросы и мединские-швыдкие грантов на издание книг по русской истории, фольклору и этнографии не дадут. Тем более факт издания подобной книги радует. Приятно в руках держать, когда по общему мнению век бумажной книги на излете.
До книжного воплощения рукопись представляла собой артефакт раннего самиздата 30-х годов прошлого века и была украшена рисунками, концевиками и заставками переписчиц, послушниц самаркандской обители.
Книга с любовью проиллюстрирована цветными фотографиями С.М.Прокудина-Горского и дореволюционными открытками. Цитаты из сказа четко подходят к иллюстративному материалу.
В центре снимка из семейного архива Данилиных - Степан Терентьевич Данилин (1868-1941), справа его жена, на отдыхе с друзьями в г.Ессентуки в 1926 г. С.Т.Данилин - самобытный деревенский сказитель, самоучка, которых в самарской глубинке можно было по пальцам пересчитать на момент его отрочества, т.е в царствование Александра II. Он обладал незаурядной памятью, сохранившей мельчайшие детали деревенского быта, хозяйства и жизни общины вплоть до цен на те или иные продукты по годам и оставил своим потомкам сказ о своей жизни, своего рода поучительную автобиографию, которую облек в фольклорную форму.
Небольшой отрывок о деревенском клане С.Т.Данилина из 46-ти душ ранее цитировал из рукописи, принадлежащей потомкам. Степан Данилин родился в 1868 г. в селе Васильевка Самарской губернии, сейчас это село находится в Оренбургской области. Пофамильно село делилось на Васильевых и Данилиных со сложными родственными отношениями жителей, далее Васильевы и Данилины расчленялись на, как бы сейчас сказали, фермерские семейно-родственные хозяйства. Вот еще один интересный отрывок из сказа, повествующий в незамысловато-фольклорной форме о воинской службе С.Т.Данилина. В возрасте 22-х лет он был призван в армию, годы службы его пришлись уже на царствование Александра III. К этому времени С.Т.Данилин успел уже жениться и завести ребенка. Армия вырывает автора из сельскохозяйственной рутины, события стали развиваться более динамично, заодно и мы узнаем из отрывка, как можно было попасть из Самары в Самарканд в начале 80-х гг. позапрошлого века к месту службы, а затем и в Ташкент в учебку.
Из нашего села десятка полтора на службу брали,
Забритых по обычаю на сходе 2-3 раза угощали.
Конфет и сушек каждому по фунту покупали,
И кстати, на мирские деньги и водки выставляли.
Тут рекрута стариков, старосту качали
И все друг другу писать письма обещали.
В последний день деньгами по пяти рублей староста давал
И на мирских подводах в город отправлял.
Нас так к сроку всех в уезд собрали,
Меня в город Самарканд служить послали.
Железною дорогою я ехал в первый раз
Нас вез “Максим” звался ”4-ый класс”.
Во многие города дорогою заезжали,
Стояли подолгу, дневали, ночевали.
Из Тулы через Орел мы едем в Симферополь,
А там рукой подать - попали в Севастополь.
Семь суток в Севастополе стояли,
Все парохода большого ожидали.
Из Севастополя в Батум по морю переплыли,
Из Батума через Тифлис в Баку мы прикатили.
Баку, Узун-Ада, нас Каспий так качал,
Что на ногах никто не устоял.
Весь пароход морской болезнью мы покрыли,
В Азун-Ада нас на носилках выносили.
И тут мы ровно сутки простояли,
Потом нас снова по вагонам рассажали.
Прошло три дня, мы в Самарканде очутились
И по своим частям распределились.
Я в крепостную артиллерию попал
И службу до конца здесь отбывал.
Еще и года я не прослужил,
В учебную команду послан был.
Нас восемь грамотных из роты отобрали,
В Ташкентскую учебную команду передали.
Железную дорогу в Ташкент еще не провели,
Мы 356 верст пешком прошли.
На 21 день маршрут поденный нам вручили,
А суточных по 20 копеек на день получили,
И тронулись - бывало встанем спозаранку
И к девяти часам придем уж на стоянку.
Маршрутом переход по 25 верст в день определялся,
Нам этот переход прогулкою казался.
Так все 14 станций шутя мы отмахали,
Да по маршруту через два дня на третий отдыхали.
Из 20-ти копеек в день, которые нам дали,
Мы половины даже в пути не проедали.
Баранины-то фунт три копейки платили
А в Ура-Тюбе за четыре - петуха купили.
А яйца - сотню по 12 копеек отдавали,
Но покупатели еще дешевле торговали.
За 21 день поправились мы, потолстели
И так хоть на край света идти хотели.
Дорогой никому не подчинялись,
Как молодые, никто и никого мы не боялись.
Работы, службы не несли мы никакой,
Вольготней жизни уж не видел я такой.
Мы ели-пили все, что желалось
И все-таки по два с полтиною на душу осталось.
* * *
С кем мы шли, тут нужно тоже поместить,
Что видел я, мне до самой смерти не забыть.
Нас, как молодых, одних из роты не послали,
Здесь в Самарканде коменданту передали.
А комендант в ту пору эшелон формировал,
Нас, артиллеристов, к нему прикомандировал.
Каждый месяц первого числа с весны и до зимы
В Ташкент переправляли арестантов из тюрьмы.
Сколько арестантов под конвоем было, точно не могу сказать,
Но не менее как десятка два надо полагать.
У большинства тех арестантов ноги с кандалами,
И цепи к поясу меж ног подтянуты ремнями.
Каторжан от маловажных арестантов отличали,
Им желтую заплату на спине халата нашивали.
Про каторжан народ недаром говорил,
Что он бубновый туз на спину заслужил.
Вышли мы из Самарканда первого сентября.
В то время тут жара еще чувствительна была.
За городской чертой мы шли по узенькой дороге
И без прикрас скажу - в пыли тонули ноги.
За большим Оби-Машат-арыком в гору поднимались,
Тут все буквально потом обливались.
Средь каторжан был один уж пожилой и с длинной бородой,
Как жердь высокий, костлявый, видимо, больной.
Выбился из сил, в пыли, вестимо, задохнулся,
Упал на дороге во весь рост, недвижно растянулся.
Этап остановился - нужно же поднять,
Один из конвоиров его прикладом начал понукать,
Тот ни рукой и ни ногой не шевелил и не кричал,
И только вздрагивал, кряхтел, да иногда мычал.
Товарищ мой поближе подошел: “Что бьешь? Вишь, выбился из сил,
Больной, ты на арбу его бы лучше посадил”.
Но конвоир так строго на него тут закричал
При этом крепким словом обругал.
Конвойный начальник в это время в круг вошел,
Поглядел, наверно, тоже симуляцию нашел
Взял старика за бороду да шагов шесть примерно протащил
И убедился, что больной, посадить на арбу разрешил.
Чтоб человек человека так больно истязал,
Я за всю жизнь свою такого зверства не видал.
Идем опять, навстречу ехал сарт верхом,
Под ним кап с яблоками, он сидел на нем.
Конвоир так мимоходом кап штыком прорвал,
Сарт на другую сторону с тяжестью упал.
Солдаты яблоки, конечно, все с дороги подобрали,
Кто сколько мог себе в карманы натыкали.
Пришли в Джизак, там старший воинскому начальнику арестантов сдал,
А начальник дальше конвоиров из своей команды назначал.
Из Джизака сам начальник этап отправлял
И старшему и конвоирам он наказ такой давал:
За арестантами в пути и на ночлеге строго наблюдать,
Ни в коем случае побега им не допускать.
И конвоирам в тех, кто вздумает бежать,
Без рассуждения стрелять и убивать.
Арестанты тут же молча, средь конвоя все стояли,
Наказу строгого начальника внимали.
Старшему на арестантов он пальцем показал,
При этом буквально так сказал:
“Смотри, приказ мой точно выполняй,
Этих негодяев в Ура-Тюбе хоть кусками, но всех сдай”.
И тронулись: в порядке шли, никто ничем не соблазнялся,
А на последнем переходе порядок вдруг оборвался.
Бахча попалась у дороги близ Ура-Тюбе,
А в это время ведь арбузы спелые везде.
И соблазнила весь этап эта самая бахча,
Не исключая конвоиров, побежали на нее как саранча.
Каждый выбирал арбуз получше ведь сорвать,
Вдруг вышла марзя из шалаша и начала кричать.
(Марзя, маржа - тетка по-татарски.)
Марзе, живущей у дороги, приходилось, надо полагать,
Ружье в руках солдата не в первый раз видать.
Шагов на десять примерно к конвоиру подбежала,
Открыла грудь свою, “мана” ему вскричала.
(Мана - вот по-сартовски.)
Винтовку вскинул - бах! - выстрел и марзя упала.
Глядим - она тихонько тут же встала.
От конвоиров мы потом слыхали,
Чтоб сартов попугать, так холостыми в них стреляли.
Этот эпизод издатели в книге купировали по политкорректным соображения. Но из песни слова не выкинешь. Солдаты хулиганили. Здесь нет националистического подтекста. Солдаты называют охранницу бахчи марзей-маржой, это слово татарское. Сразу на два момента указывает: армейский контингент уже к этому периоду становился многонациональным и многие солдаты владели различными наречиями, и этническая принадлежность самой охранницы не ясна, самаркандские сартянки строго носили паранджу.
Дальше в город тракт ведет в обход горы.
Мы, артиллеристы, прямо в гору ту пошли.
Большой кишлак мы по пути прошли,
Нас удивило, что не видали в нем живой души.
В то время сарты русских так боялись,
Вдали заметят приближенье, сразу все скрывались.
Из Ура-Тюбе через Ходжент в пути,
Без всяких приключений удалось пройти.
В Ташкент пришли, к учебе приступили,
Премудростям различным там нас год учили.
Учили в артиллерии стрельбой руководить,
Преграды разрушать и вновь их возводить.
Уже через полгода мои ответы отличили
И на погоны одну лычку мне нашили,
То был простым я канониром,
А с лычкой стал уж бомбардиром.
Еще через полгода снова экзамен мы прошли,
И так же по маршруту к своим частям пошли.
Дорогой снова жарили, варили, что хотели,
Как и в первый раз по гривеннику в день мы не проели.
Явились в роту, командир приказ по роте дал,
Чтоб я артиллерийское имущество принял.
И в тот же день в штаб рапорт написал,
Из бомбардиров в фейерверкера меня он представлял.
Довольно любопытный текст. Самого автора на фольклорное творчество подвиг еще в годы военной службы знакомый офицер, побывавший в японском плену во время русско-японской войны. В Японии он жил не в лагере, а в семьях, где его поразило наличие семейных книг, поучительных биографических преданий патриархов.
|
|
Похожие лоты
